Между одиннадцатью и полуночью
Он болтается где-то там, между одиннадцатью и полуночью. Он с каким-то
упорством слепого тычется в клавиши компьютера, вглядывается в
монитор, как будто пытаясь там что-то отыскать, разглядеть то, что очень
сложно заметить.
Я говорю ему:
- Не майся дурью.
Я ругаю его, я смеюсь над ним. Я злюсь на него. На его фиолетовую
глупость и мутно-сиреневую банальность, пурпурную фальшивость,
аметистовую детскость и бесцветную тоску.
Я беру его и тащу куда-то на кухню, бессмысленно чиркать спички о
коробок около газовой горелки. Он улыбается полуидиотической улыбкой.
Я злюсь на него. Ударяю его больно по щеке.
Вправду больно. Чуть было не пошли из глаз слёзы.
Не пойдут. У нас с ним всегда сухие истерики. Его истерика слабого
человека и моя - человека сильного. Наша истерика. Человека.
Мы включаем горелку и идём в ванную, умываемся. Успокаиваемся.
Компьютер, оставленный в комнате, всё так же гудит. Мигают лампочки на
экране, весело глядит на нас из своего угла зелёный цветочек.
- Кто у нас сегодня есть? Hag? Ведьмочка? Наташка...
Это он говорит.
- Идиот. Её уже давно нет в твоём списке, а новой авторизации ты от неё
так и не дождался.
А это уже я говорю.
И он знает, что я прав. А я сильно подозреваю, что прав он. Такие уж мы
с
ним...
Голова болит. Он кривит губы. Он расстраивается, когда болит голова -
его начинает клонить в сон и в саможаления. А я начинаю злиться. На
голову, которая опять мается своей дурью, на всё окружающее меня, на эту
боль, которая хочет задавить меня, заставить сдаться.
А сдаваться нельзя. Съедят...
Господи, он всё-таки начал искать Ведьмочку. Пальчики ласкают
клавиатуру - они у него всегда именно ласкают клавиши, в отличие от
моих, судорожно ударяющих по этим пружинящим квадратикам.
Ведьмочка... Hag... Наташка... Её лучше не вспоминать. Меня нету, в этих
воспоминаниях. Мы давно уже её простили, мы давно сдали все эти яркие
картинки в архив, предположив, что то лето было доисторическим и,
следовательно, чересчур ненастоящим, легендарным, как Троя.
А голова всё болит. Ещё и какая-то глупая горечь за горло хватает, сушит
его, так, что не сглотнуть. На экране появляются все Ведьмочки на свете,
списком, в один красно-серый ряд легкомысленных айсикьюшных
ромашек. Левая кнопка - правая кнопка - так легко стало найти человека,
потерявшегося в реальности пространства. Легко вытащить из архива
старинный разговор, письмо, фотографию.
Слишком легко вспомнить.
Слишком просто представить себя троянцем.
Слишком быстро можно набрать фразу. Одну-единственную фразу,
которую нам никогда нельзя отправить.
"Мне..."
Это было очень давно. Тогда, в один из паточно сладких августовских
вечеров она говорила нам о том, что она очень хотела бы, чтобы был
человек, которому можно сказать фразу...
"Мне плохо..."
- Нет права ни говорить, ни писать этого. Ни у тебя, ни у меня. У нас нет
этого права, понял?
Он как будто не слышит, продолжает набирать, символ за символом.
"Мне плохо. Приезжай..."
Я ненавижу его в такие моменты. Его отстранённый взгляд, тупо
вперившийся в квадратное бельмо монитора. Его губы, безвольные,
мягкие, податливые, которые я заставляю сжимать, стискивать, сдвигать в
горько-презрительную ухмылку.
"Мне плохо. Приезжай..."
Фраза повисла. Всё-таки он не такой идиот, чтоб ткнуть мышкой в
кнопочку "Send". Всё-таки он помнит нашу реакцию на эту фразу, тогда,
идиотской поздней осенью, когда телефонные линии надрывались от
тяжести слов. Несказанных.
Она сказала эту фразу тогда. Она играла свою игру. А он пытался
вышибить и её, и себя из этой игры, очутиться в настоящем, в настоящих
стенах, настоящем воздухе, настоящей ночи, настоящих чувствах.
Много позже она сказала: "Картон". Это был картон. И фраза её была
картонной. Театральной. Злой в себяжалении.
"Мне плохо. Приезжай..."
Это глупо. Глупо смотреть на эту фразу, повисшую посередине экрана.
Глупо разглядывать задумавшийся, примёрзший к стеклу монитора,
курсор мышки, которого хватил паралич рядом с кнопочкой "Send".
Он думает сейчас:
- А вдруг?
А я думаю ему в ответ:
- Идиот. Ты сам знаешь, что не будет никакого "а вдруг". Я даже не буду
тебя переубеждать, ты сам всё понимаешь.
Он понимает. Он всегда понимает. И всегда делает шаг с подоконника, на
котором мы с ним стоим. Если не поднимаюсь я и не захлёстываю его
злостью.
У него дрогнет рука - и он нажмёт на левую кнопку мыши. Сообщение
уйдёт, Наташка прочтёт его. Глупо. Банально. Бессмысленно. Не просто
ненужно - по-идиотски вредно. Всем.
"Мне плохо. Приезжай..."
Он вложил туда очень много смысла. Он написал многотомную поэму на
рисовом зёрнышке. Можно было бы читать эту фразу, перечитывать и слой
за слоем снимать с неё одёжки, те смыслы, которые он в неё заложил.
Только фраза слишком прямолинейна.
Что бы ты подумал, прочитав её?
Не написав, а всего лишь прочитав?..
"Мне плохо. Приезжай..."
Он опять поднимает огромной волной из груди отчаяние. Волна
захлёстывает нас с ним.
Всё-таки у него дрогнет рука, сообщение уйдёт. Как шанс на безумие. Как
последняя возможность уверовать в эту религию. Как та вероятность,
которая не стремится к нулю. Которая сама по себе - ноль.
И там, в том мире, в который уйдёт это сообщение, слова не будут стоить
ничего. Только одна мысль - короткая, короче мгновения. Только она
что-то сможет значить для него.
Реминисценция любви, которой не было.
Воспоминание о девушке, которой не было.
"Мне плохо. Приезжай..."
Придуманная любовь, существовавшая даже не в словах, а в движении
губ. Придуманная девушка, существовавшая только в заворожённом
августом сознании.
Только образы.
Образ меня. Злого. И образ его. Глупого. Образы двух идиотов, живущих
в одном человеке. Способном быть только злым, добивающимся своих
вершин силой. Способном быть только глупым, не умеющим добиться
ничего чувствами.
И фраза, ускользающе незначимая.
"Мне плохо. Приезжай..."
Наташка никогда не увидит, как дрожала рука на мышке. Как трепетал
курсор над нарисованной на экране кнопочкой. Как нелепо и окончательно
всё погасло.
К чёрту завершение работы с Windows. Ногой, с размаху - по круглой
кнопке Power на корпусе.
К чёрту.
Пустой, ослепший экран. Ослепшая вселенная.
Я проскочил эту мёртвую зону - между одиннадцатью и полуночью.
И не надо спрашивать, зачем я это написал. Мне у себя.
00:24
