-Кто ты?- спросил я, немного удивленный.
-Я - Белая Королева,- чуть улыбнувшись, ответила она, пронзая меня своим холодным и немного насмешливым взглядом.

-Белая Королева?- удивился я еще больше, однако скорее не самому имени, а тому, как она произнесла эти слова, ее мастерски замаскированной, но тем не менее явственно проступающей иронии.

-Да. И я пришла к тебе.

Эти слова были сказаны намного более серьезней, однако от меня не укрылась та тщательность, с которой эта серьезность была изображена. Я всмотрелся в ее глаза, проник в их глубину, нырнул в них, как в блестящий серо-асфальтовый омут, как жарким летом в ледяную воду колодца, пропахнувшего тиной, грязью и зимой, я грыз зубами этот лед, я пытался пропустить его через сердце, но сердце в ужасе отпрянуло и бешено заколотилось; тогда я растворил самого себя в нем, но нашел лишь бесконечную пустоту. И тогда я понял, кто она.

-Ты прав,-- сказала она тихо и устало, и от всей ее недавней насмешливости не осталось и следа,- Я - твоя смерть. Ты звал меня, ты ждал меня, и вот, я пришла.

Я закрыл глаза и оказался в абсолютной темноте и тишине. Не было никаких всполохов и вспышек, ярких точек и непонятных пятен, какие обычно появляются, когда закрываешь глаза. И совсем не было никаких звуков - ни ветра за окном, ни надсадного гудения лифта, ни треска электричества, ни даже вечного звука бьющегося сердца. Хотя само сердце, несомненно, было - я чувствовал, как оно трепыхалось где-то глубоко во мне, посреди полной пустоты. "Все,- подумал я,- это действительно смерть". Но что-то было не так. Все было так обычно и обыденно, словно я умирал уже миллионы раз, все было так как всегда, но все-таки что-то было не так.

Не было покоя.

Издалека донесся какой-то знакомый звук. Я прислушался. Это били старые часы, которые, насколько я помню, остановились еще несколько лет назад. Кукушка надтреснутым голосом прокуковала шесть раз, и снова все стихло.

-Время идет,- еще более устало сказала она.

-Почему?!- судорожно выдохнул я, захлебнувшись этим словом, но все еще не открывая глаз.

-Ты не мой. Я не могу взять тебя всего. Я не могу взять самого главного. Очисти свое сердце от любви, и я дарую тебе покой, не то жалкое успокоение, длящееся доли секунды до новой муки рождения и жизни, а настоящий покой, ледяной и черный, пустой и вечный. Все уйдет, время сотрет все, а он останется. Небытие - вот высшая форма покоя. В конце концов к этому придет все - и люди, и вещи, и слова, и понятия, и время, и даже я, ведь я существую только до тех пор, пока есть что-то, а когда не будет ничего, не будет и меня. Только любовь вечна, вечна не как чувство, не как мысль, не как понятие, не как нечто, она вечна сама по себе.

-А Бог?

-А что Бог? Бог - это и есть любовь, он абсолютен, так же, как и покой. Но Бога нельзя постичь, нельзя постичь любовь, а покой - вот он, прост и совершенен, совершенен идеально и бесконечно.

-Но тогда зачем все?

-Зачем?- я понял, что она улыбнулась. - Глупый вопрос. А на глупые вопросы нет ответа. Ни в чем нет смысла. Все родилось из ничего посредством любви, и все уйдет в ничто, а любовь останется, но больше уже ничего не сможет. Никогда. Все ваши теории о космосе, вселенных, больших взрывах - чушь. Материя - ерунда. Отсутствие материи - это всего лишь отсутствие материи, ничто - это совсем другое, это - покой.

Она на какое-то время замолчала, а потом очень тихо продолжила:

-Ты устал. Ты очень устал, ты устал почти так же, как устала я, но я устала от абсолютной любви, а ты устал от любви своей. Сбрось с себя эти оковы, очисти себя от нее, стань свободным. Ведь ты никогда не поймешь, что такое любовь, никто из вас этого не поймет, так какая разница, сколько продлится еще ваше существование - две секунды или триллионы лет? Рано или поздно, все обратится в ничто.

И тогда я понял. Я понял и представил себе пустоту, даже не просто пустоту, а именно это самое ничто. Вечное ничто. А потом - все те неисчислимые года существования материи, миллиарды лет существования жизни, миллионы лет существования разума, тысячи лет существования культуры, годы моего существования, минуты этого странного разговора, секунды моей мысли, а потом, опять - вечное ничто, уходящее в бесконечность. И все, что есть, - лишь мимолетная вспышка в этом бесконечном ничто, единственная вспышка. "Нет", -подумал я и быстро открыл глаза, чтобы увидеть ее лицо. Но ее уже не было.

Я просто сидел в своей комнате за темно-коричневым столом, на котором в беспорядке были разбросаны книги, тетради и словари, рядом по-прежнему стоял мой одинокий магнитофон и ряды старых записей возле него, на стенах все так же бледнели обои, сверху нависал все такой же белый и угрюмый потолок, а шторы по-прежнему призрачной пеленой отделяли меня от внешнего мира. Там, за окном, стоял все тот же февраль, хмурый и обветшалый, неприветливо бьющий наотмашь колючим снегом в лицо. Сегодня утром он был необычайно зол на меня, рычал, забирался ледяным ветром внутрь, пытался свалить меня и путал мои непокорные волосы, а я смеялся над ним и забирал у него всю его прохладу, идя навстречу ему с открытым лицом. А днем он пытался обласкать меня скупым солнцем и льстил чистейшей голубизной неба, но я встретил его холодно, и он не смог растопить лед отчаяния в моей душе. А теперь за окном лишь далекие огни, которые освещают и согревают жизни далеких и незнакомых мне людей и не дают черной ночи испортить мне вид из окна.

Я встал, прислонился пылающим лбом к долгожданной прохладе стекла и долго вслушивался в звуки ночного города - далекое гудение самолета, лай собак, шуршание машины, шум деревьев, чьи-то непонятные возгласы. "Я живу, - прошептал я, - но это еще не все. Я люблю, и это самое главное. И пускай весь мир сер, холоден и неуютен, пускай длится бесконечная зима, пусть все глупо и бессмысленно и пусть от этого во много раз больней, но я люблю, а пока я люблю - я живу, а дальше видно будет. Ведь так?!" Во внезапно налетевшем порыве ветра, от которого задребезжало стекло, мне почудился заунывный и далекий, как эхо, голос Белой Королевы, но слов я так и не смог разобрать.

Я отошел от окна и погладил своего старого светло-рыжего кота, развалившегося на кровати. Под моей рукой он уютно и тепло замурлыкал, с благодарностью приоткрыв свои лукавые желтые глаза. Я сел на кровать и представил, в какой серой тоске и бездонном отчаянии я буду опять тонуть завтра, как по-прежнему будут нереальны уют, свет и тепло, и что опять ничего нельзя будет сделать. Совсем ничего!

Надолго ли хватит во мне желания жить?

21.02.1994 г.